Made in АРТиШОК: как бывшие курсанты мастерят свой театр

— Расскажите про проект Мастерской. Откуда пришла задумка? 

— Антон Болкунов: Задумка простая — театру нужно расширяться, нам нужны артисты, свежая кровь. В нашей стране не так хорошо учат актёрскому мастерству, и артистов выпускается не так много. А когда ты занимаешься конкретным театром, лучше всего создавать актеров под свой формат. Поэтому мы решили набрать актерско-режиссерский курс. Это вторая история с набором, первая была в 2008 году. Мы хотим, чтобы наши выпускники умели делать театр сами и заражали им других.

— Сколько человек задействовано в Мастерской?

— 11 человек при наборе курса в 20 студентов. Это хороший результат, потому что с предыдущего курса осталось только двое. Кто-то уехал или сменил профессию, кто-то основал свой театр и так далее. Первое время люди вылетают. Особенно те, кто сильно искрит и ярко талантлив. Они почему-то перестают заниматься и быстро уходят. 

— Ваш курс выпал на самый разгар пандемии. Но вы давали спектакли даже когда театрам запретили работать. Были разные проекты, например, «Выживут только летники» и спектакли на открытом воздухе. Как сильно пандемия ударила по Артишоку? Трудно было выплывать без поддержки?

— Дело в том, что пандемия — не первая трудность, с которой сталкивается театр. Независимый театр трясет постоянно. И ты привыкаешь к проблемам, ориентируешься по ситуации. Нельзя играть так — будем делать иначе. Мы всегда так делали. Часть спектаклей слетела, но быстро появились новые. Например, спектакль «Сто лет одиночества» мы долго разбирали в Зуме, благодаря чему быстро его поставили.

— Есть ли шанс, что Мастерская когда-нибудь эволюционирует в самостоятельный театр? 

— Это вторая часть ответа на вопрос, почему мы собрали курс. Мы с ребятами закончили обучение и дали им малую сцену, чтобы они делали свой театр. Он сейчас так и называется — Мастерская театра Артишок, как мастерская Фоменко, например. Так что ребята сейчас сами делают спектакли.

— А когда ближайший набор? 

— Сейчас есть новый набор, они уже полгода учатся. Мы решили запускать курс каждые два года. Если устанем, на год сделаем перерыв. Само обучение тоже длится два года, а у молодых актеров будет шанс попасть и в мастерскую, и в спектакли Артишока.

— Давайте немного поговорим об актерских буднях. Вы когда-нибудь сталкивались с неадекватной реакцией на свои выступления? Может после спектакля кто-то подходил с критикой — мол, так играть нельзя. Или дома?

Поэтому мы всегда выстраиваем свои спектакли таким образом, чтобы зритель оставался и смотрел. Мы стараемся проходить по тонкому льду. Ведь в театральном мире есть эксперименты, которым сто лет в обед. Например, актёры играют на износ, пока зритель не уйдет. А зритель в свою очередь это понимает и начинает сидеть назло. Или когда актеры сидят и смотрят в зал, ничего больше не делая. 

Люди давно пытаются разрушить форму театра, и то, чем занимаемся мы, по сути, вполне традиционное искусство. Зритель видит: здесь смешно и красиво, здесь социально, а здесь я не чувствую себя частью общества и так далее. Мы не занимаемся театром для театроведов. Между нами и зрителями нет никакой институции, мы наравне. 

— Во время некоторых спектаклей актрисам приходилось раздеваться на сцене. Что вы чувствуете? Как к этому относятся ваши близкие? 

— Камила Рашид: Я раздеваюсь в спектакле «Женщина в песках», и для меня это первый подобный опыт. Я всегда была против, думала о том, что скажут мама с папой? Но режиссёр Екатерина Пен за пару недель до постановки сказала: «Камила, вы должны быть топлесс. Вы, наверное, не согласитесь, поэтому можете остаться в кроп-топе. Я попросила объяснить её, почему мне нужно раздеться и как этот сценический ход раскроет меня как персонажа. Режиссер убедила меня, что на сцене так должно быть, и я вышла. Моя мама очень сильно расстроилась, но такое бывает. 

— Карина Волкова: Я не чувствую чего-то особенного, когда выхожу без одежды, потому что за этим стоит некая художественная правда, и ты понимаешь, почему это делаешь. Если ты выходишь не пустым — не собой, а персонажем, то думаешь не о том, что ты голый и хорошо это или нет. Ты находишься в процессе, и это круто. А то, что обнажен — всего лишь часть процесса. Мои родители нормально относятся, но мой папа не ходит на этот спектакль («Сто лет одиночества» — прим. автора).

Насколько реально прожить на гонорары в театре?

— Антон Болкунов: Театр по определению является убыточным производством. Артишок в этом смысле уникальный театр в мировой практике, потому что при независимости он окупается, а таких примеров мало. Окупается не так, что все ездят на лимузинах, но жить можно. И то, что есть минимальное стабильное существование, очень здорово. Много сил и финансов уходит на создание спектакля, на обслуживание площадки, на свет и звук. Но у нас уже 21 год вроде получается. Надо понимать, что театр — это не место для тех, кто хочет хорошо заработать.

Можно расценивать это как стартап, потому что многие актеры Артишока где-то снимаются.

Театр — это площадка, где тебя видят режиссеры и постановщики, которые могут пригласить в другие проекты. Мы с Галиной Пьяновой (художественный руководитель Артишока — прим.автора) параллельно ставим спектакли в других театрах, если приглашают. И не только в Казахстане, но и в России. Это такая профессия, где ноги кормят. 

Кто-то сказал — ваше искусство миру не нужно. Вот если хлеб перестанут печь или нефть добывать, все почувствуют, а если ты спектакль не сделаешь, то никто и не заметит. Но когда ты его делаешь, он становится нужным. Нет социального заказа на искусство, но при этом без него нельзя. Это пограничный момент, вот и приходится шевелиться.

— Что насчёт спонсорства? Бывало, что кто-то приходил к вам и говорил — ребята, вы такие классные, вот вам деньги? 

— Антон Болкунов: Мы сотрудничаем с разными людьми и фондами. Это происходит время от времени, но нерегулярно, обычно проектами. Когда мы делали большую сцену, наш директор Анастасия Тарасова проделала огромную работу — организовала краудфандинг. Тогда мы нашли спонсоров, которые помогли отстроить площадку. Компания, отвечающая за свет, пошла на уступки и сделала скидку, продала что-то в рассрочку. Но это огромная работа, а не так, что мы играли, и вдруг кто-то зашёл и сказал: всем пиццу и миллион! Нужно писать проекты, чем-то заниматься, потому что само по себе ничего не возникает. Постоянного спонсора нет. 

— К сожалению? 

— Может быть и к счастью. Я сталкивался с ситуацией, когда почувствовал разницу между понятием «независимый» и «частный» театр. Если есть постоянный источник денег, вполне возможно, что он станет и источником диктатуры, какой-то своей морали.

—  Вы поддерживаете мнение, что художник должен быть голодным?

— Ну почему голодать, нет. Можно что-то придумать. Кто-то может получать хорошую зарплату, но при этом сидеть в офисе каждый день и ждать пятницу. А у нас всегда интересно: каждый день то рука горит, то голова оторвется (смеется). Если серьёзно, то все чем-то заняты. Многие из наших ребят преподают актёрское мастерство. Нас мотает все время, наша жизнь совсем другая. Но она и помогает найти какую-то нишу среди серых будней, в которой жить не только интересно, но и полезно. 

— Если пригласят в театр за границу, поедете?

— Лаура Турсунканова: Если это знакомый театр, в спектаклях которого хотелось бы сыграть. Но за два года мы с Артишоком очень сроднились, здесь наши педагоги и коллеги. Это не так, что мы кидаем театр ради театра. Напротив, наши коллеги сами скажут — конечно, поезжай.

— Антон Болкунов: В театре все зависит от разных обстоятельств. Может быть театр невероятного масштаба, но ты понимаешь, что в нем расти не будешь. А в захудалом и малоизвестном вполне возможно, что будешь. Бывает, что в большой государственный театр попадает артист, который, к примеру, не находит своего режиссёра. То есть он пухленький и смешной — и его всегда ставят на такие роли. А он мечтает играть драму, и это тонкий момент. Работать в крутом театре в тёплой стране с несгибаемой валютой — это здорово, конечно, но рискованно. 

В Артишоке нет главных ролей. Все спектакли выстроены так, что нельзя сказать, кто центральный герой. Вроде он есть, вроде драматургически про него, но по яркости и сценическому времени нет случайных персонажей. И актер может пробовать разные амплуа. Разве что комедии мы не делаем.

— Расскажите про ближайшие планы мастерской?

—  Камила Рашид: В планах закончить проект в документальном жанре с элементами кабаре про секс-работниц. Режиссирую я. На протяжении полугода брала интервью у девушек разного статуса. Мы уже начали репетиции и планируем премьеру в начале следующего года. Занята почти вся Мастерская. У нас универсальная команда: наши ребята и выступают, и отвечают за свет со звуком. Мы делаем всё сами, и только если нужен узконаправленный специалист — музыкант или танцор — то приглашаем наших партнёров. Конечно, у каждого есть свой круг творческих друзей, среди которых обязательно найдется нужный человек. 

— И последний вопрос, как поступление в Мастерскую изменило вашу жизнь? 

— Евгений Игнатов: До поступления я работал учителем в школе. Ради театра пришлось бросить детей (смеется), но это было осознанное решение. Обычная жизнь — встречи с друзьями в баре, прогулки по выходным — все это отошло на второй план. Мы теперь живём театром. Хотя родители до сих пор говорят: зачем тебе это, может в школу вернешься? Но всё поменялось так кардинально, что возвращаться я не стану.

— Мария Гольм: Я жила в Москве, хорошо зарабатывала. Но когда узнала, что в Артишоке идёт набор, решила вернуться. Конечно, были сложности, но чтобы бросить или уйти, никогда не шло и речи. Это как любовь. Были проблемы с друзьями, но те, кто ушёл, в итоге вернулись. Внутри я счастлива. 

— Айгерим Ергалиева: Я бросила вуз ради Артишока. Родители поначалу не понимали, да и друзья многие пропали после этого. Но сейчас я здесь, и мне это нравится.

— Лаура Турсунканова: Я училась на переводчика и параллельно работала в театре. После двух лет такой жизни в Семипалатинске меня все время преследовало чувство, что нужно получить высшее образование. Я не готова была поступать в Россию, а про Артишок знала, и, увидев их спектакль, поняла — это мой театр, мне туда нужно. Первое время после переезда было нереально сложно, но всегда поддерживала  мама. Сейчас я понимаю, что выросла внутри. На первом курсе было очень много вопросов, но теперь на них появились ответы. Хотя и новые вопросы тоже появились.

— Карина Волкова: Помимо профессии как таковой мы научились делать театр: разрабатывать спектакли, ставить свет, да даже маркетингу — продавать наши творения. И особенно важно то, что мы появились в жизни друг у друга. Иногда бывает непросто, но ты осознан по отношению к себе и людям, и это здорово.